Война так и не началась. В ожидании роковой команды мы двое суток провели без сна и отдыха, но в итоге всё как-то рассосалось само собой. До снятия блокировок с ядерного боезапаса и тем более до его боевого применения дело не дошло, но утро нового дня мы встретили, на дне моря. Не пугайтесь, уважаемые читатели, нас никто не потопил – на дне мы оказались исключительно по своей доброй воле. Предельное напряжение последних дней уже давало о себе знать, появились рассеянность, апатия (что на подводной лодке чревато большими неприятностями), людям требовался отдых. Поэтому, как только тревога была снята, командир приказал лечь на грунт.
Приняв в уравнительную цистерну дополнительный балласт, механик нежно, с ювелирной точностью посадил подводную лодку на песчаное дно, глубиномер застыл на отметке сто десять метров, и лишь по едва заметному толчку мы определили, что приземление состоялось. И вот уже толща воды над головой скрывает и надёжно защищает нас ото всех ветров, штормов и прочих неурядиц верхнего мира. Здесь, на глубине, по-домашнему тихо, спокойно, уютно, и – что немаловажно – не так жарко. А кроме того, вахта несётся в сокращённом составе, что позволяет выспаться и отдохнуть практически всему экипажу.
Но выспаться и полноценно отдохнуть так и не удалось. Рано утром над нами шумно прошёл противолодочный корабль. О том, что это именно он, мы догадались по ритмичной работе его гидролокатора. Резкие и звонкие, словно удары бича, звуки в течение нескольких минут безжалостно лупили по наружной обшивке нашего подводного дома. Они переполошили весь личный состав, потому как бо́льшая часть находящихся в отсеках моряков впервые слышала, как работает гидроакустическая станция надводного корабля в активном режиме прямо над головой. Потом звуки стали ослабевать, в посудном ящике прекратилось дребезжание, и в конце концов всё успокоилось.
– Не обнаружили! – удовлетворённо отмечаю я про себя и, стряхнув последние остатки сна, не разобравшись – выспался или нет, выскальзываю из-под влажной простыни. Ступив босиком на прохладную палубу, в полумраке осматриваюсь. За ночь вроде ничего не изменилось. Мерцающий фосфором глубиномер показывает всё те же сто десять метров. С разных концов отсека доносятся мерные всплески весенней капели – через изношенные сальники забортных отверстий в отсек неумолимо сочится морская вода. Из переполненных за ночь посудин она стекает на пайолы, и кое-где уже образовались тёмные лужицы. До подъёма достаточно времени, можно ещё потянуться, но скоро на вахту, и пока не прозвучала команда «подъём», лучше пойти спокойно умыться, без очереди и толкотни.
Пока я искал свои тапочки в куче разбросанной на полу обуви, бойцы, беспокойно ёрзавшие на скрипучих койках, последовали моему примеру – стали потихоньку вставать и одеваться. Все разговоры так или иначе крутятся вокруг недавнего происшествия. Было непонятно, кому в такую рань мы могли понадобиться, враг это или кто из наших, и почему, пройдя прямо над нами и буквально излупцевав корпус лодки своими акустическими посылками, противолодочный корабль нас так и не обнаружил. Объяснений данному факту немного: либо мы лежим в котловине, и отражённый сигнал оказался недостаточно мощным, либо нас приняли за естественный подводный объект – скалу, затонувшее судно и т. п. Есть ещё одно объяснение: акустики на эсминце толком не проснулись, что представляется наиболее вероятным.
Ночь на дне прошла относительно спокойно. Измотанный и умаявшийся, я едва дождался команды «отбой» и упал на ближайшую койку. Пришедший хозяин её немного повозмущался, но, осознавая тщетность попыток вернуть захваченную территорию, поступил так же – упал на соседнюю койку, переместив кого-то рангом пониже. Я этого ничего не слышал, так как уже глубоко спал. Мне даже, кажется, ничего и не снилось. Хотя нет, припоминаю... Снился гигантский спрут. Всеми своими восемью конечностями он облапил нашу усталую подлодку и принялся нагло её домогаться. Плотоядно облизываясь, он ползал по надстройке и, как в том анекдоте про слониху и муравья, то и дело восклицал: «Неужели это всё моё?» Я, конечно, переживая за целостность лёгкого и особенно прочного корпуса, порывался среди ночи встать и отвадить назойливого кавалера, но так и не проснулся.
Эти ночные домогательства хоть и вызвали определённое беспокойство, но никак не навредили нашей красавице. После малой приборки и сытного завтрака мы снялись с грунта и потихоньку подались наверх. На подходе к перископной глубине затормозились, выдвинули антенны и прямо из-под воды провели сеанс связи. Из полученной радиограммы следовало, что Третья мировая хоть и отменяется, но это не повод для скорого возвращения на базу. Раз уж мы и так находимся в море, то не грех ещё немножко поработать подводной лодкой, на этот раз – в качестве цели. Группа противолодочных кораблей тоже ведь не зря по тревоге вышла из базы. Теперь и им нашлось занятие – будут отрабатываться, искать нас в заданном районе, а как найдут – тут же безжалостно уничтожат. Условно, разумеется! И охота на нас уже началась – корабль, разбудивший всех рано утром, оказался не вражеский, а самый что ни на есть наш.
Сценарий в общем-то обычный. Нам не раз уже приходилось в виде живца помогать повышать мастерство братьям нашим, противолодочникам. Вот и на этот раз предстояло изображать из себя стратегический ракетоносец вероятного противника. Для этого и делать-то ничего особо не надо – ходи себе в заданном квадрате на пятидесятиметровой глубине и в случае чего заблаговременно выполняй манёвры уклонения. То есть делай так, чтобы тебя как можно дольше не обнаружили. Можно и самим выходить в атаку – разумеется, тоже условно. Главное, не нарываться и сильно не шуметь.
И вот вновь потянулись трудовые будни. На ходу пообедали, затем поужинали – никто нас так и не обнаружил. После вечернего чая подвсплыли на сеанс связи, получили приказ: продолжать барражирование. И всю ночь и весь последующий день ходили в заданном квадрате, наматывая бесконечные мили и часы.
Ещё день… второй, третий… Жизнь по заведённому распорядку: приборка, завтрак, ходовая вахта, обед, занятия по специальности, ужин, опять вахта, вечерний чай… И так – по кругу. Порой уже становится трудно разобрать: ночь наверху или день, завтрак на столе или ужин. Хорошо ещё, что в отсеках висят часы с двадцатичетырёхчасовым циферблатом – когда возникают сомнения, всегда можно посмотреть.
Ещё день на глубине… Тишина и покой. Ощущение, что про нас забыли. Акустик в свои наушники слышит всё что угодно: сухой треск креветок, щебетание дельфинов, тарахтение хунтотовских джонок, шныряющих туда-сюда у нас над головами, но только не шум винтов армады противолодочных кораблей.
Конечно, рано или поздно они нас обнаружат и, несомненно, уничтожат, но, честно говоря, хочется уже, чтобы побыстрее. Прошла только неделя, но мне вся эта канитель стала надоедать. Скука и никакого реального дела. Пару раз на кого-то выходили в атаку, даже вроде потопили, но опять-таки – условно! Штурман рассчитал дистанции, курсы, нарисовал торпедный треугольник – из всего следовало, что мы попали. Командир объявил благодарности отличившимся, приказал выдать по дополнительному стакану вина и по плитке шоколада. Вино выпили, шоколадками закусили, но веселее не стало. Что там творится наверху – неизвестно, ничего не видно и не слышно. В отсеках – духота, сырость и казематный полумрак. Вокруг – одни и те же физиономии, те же вымученные разговоры, предсказуемые вопросы и ответы. Возникает двоякое чувство: с одной стороны, как в прятки в детстве – спрятался, попробуй найди! Состязательный азарт – врёшь, не возьмёшь! И тут же – совсем противоположное: эх, скорей бы вся эта войнушка закончилась, да и на базу, домой, под освежающий душ, в чистую постель и прохладу кондиционера…
Я преклоняюсь перед братьями нашими атомоходчиками. Они таким вот образом, не всплывая, света белого не видя, по три месяца умудряются выживать! Конечно, там и условия соответствующие, но всё же…
Пробовал читать – не идет. То ли от пересыпу, то ли от недостатка кислорода. Мысль не может угнаться за словами, отстает, растекается и уходит куда-то в сторону. Читаю такие вот, например, достаточно актуальные строки Салтыкова-Щедрина: «Сон – великое дело… Сон и водка – вот истинные друзья человечества». Взгляд скользит по странице, в мозгу машинально проговариваются прочитанные, но не осмысленные фразы, выхватываются отдельные слова, а мысли витают где-то далеко:
– Ну да… водка… друг… – апатично соображаю я. – У штурмана через неделю день рождения… У друга… Вернёмся ли к сроку? Водки надо будет купить… А где деньги взять?
И вновь становится грустно – денег взять негде. Но тут же другая, спасительная идея, из известного мультика: «чтобы что-то купить, надо что-то продать». И мозг, оживившись, начинает работать уже на решение конкретной задачи:
– А что я могу ещё продать? Куда, кстати, девались мои шапка и шинель? Давно что-то на глаза не попадались… Шинель можно хорошо толкнуть… Хунтоты с удовольствием берут… Зачем им надо?
– Продать… А в чём потом ходить, когда домой вернёмся?
Мысли опять сталкиваются, натыкаются друг на друга, и нет конца этой круговерти. Я захлопываю книгу и, чтобы развеяться, решаю прогуляться по кораблю.