06:10 местного

Знаменательный день – первый за отпуск выход в море. Полины-старпома в этот раз с нами нет, поэтому на отходе всё надо будет делать самим, и учитывая полную незамутненную чистоту разума, дело это представляется мммм… Мдэ.

Нам нужен краткий курс швартовки. Мне - так точно. После вчерашней схватки с плитой я больше не верю в свои силы.

07:25

Билли ушел в душ – гульнуть напоследок на все купленные постирочные жетоны. Пообещал вернуться к завтраку и пропал, уже почти час его нет.Всё это очень, очень подозрительно – я не доверяю этой марине, наверняка они устроили ещё какую-нибудь идиотскую выходку. А у нас каша остывает, между прочим, и капитан голодный. Тоже мне, нация мореходов.

08:40

Билли все-таки успел вернуться к теплой каше – оказывается, он все это время укрощал стиралку изо всех сил. Сотонинские агрегаты. Мы на нервах уже успели распихать и утоптать личное добро по шкафам и нишам, и от волнения грызли ногти. Полтора часа до выхода. Ещё надо налить воды и забрать белье из сушилки. И – да, мы снова умеем привязывать кранцы.

Ну что, будь здоров, внезапный Ливерпуль. Странно получилось – когда мы смотрели всякие картинки и гугль-карты в преддверии отпуска, Ливерпуль показался мне довольно унылым и невзрачным городом. Не могу сказать, что за полтора дня мы узнали его до самых печёнок, но знакомство, хоть и мимолетное, оказалось гораздо приятнее ожидаемого, хоть сначала мы друг друга и недопоняли.  Повторить – вряд ли, но и жалеть точно не станем.

Выход тоже удался – не без накладок, конечно, но всё же обошлось без жертв, и с целыми пальцами. Как сказала дитя: очень странно быть участником событий, а не наблюдателем. Святая истинная правда, ничто не бодрит неофита больше, чем осознание ответственности за, например, застрявший на утке швартов. Приключение по росту, как у Пятачка. Дева скакала зайцем с борта на причал и обратно - что на заправке, что в шлюзе, а потом исходила пАром под легким бризом Мерси, унимая дрожь в руках. Не знаю, загадала желание на первый раз, или нет.

Ливерпуль стоит довольно далеко от устья, и поэтому до открытого моря от марины идти не меньше часа. Мы вволю нагляделись на поля ветряков, пока шли каналом, и успели обсудить перспективы развития альтернативной энергетики, прежде чем море сменило цвет. Промчался мимо лоцманский катер в бурунах пены, скрылся за горизонтом попутный сухогруз, и горизонт опустел. Одни только ветряки замерли в штилевом оцепенении, да цветные бакены равномерно проплывали навстречу. Жаркая серо-голубая дымка повисла по горизонту, и можно было вообразить себя в кругосветном плавании – «Алабай» словно бы лежит посредине огромного блюда, не привязанный ни к каким ориентирам.

Немного позже, однако, уединение наше нарушилось – там и сям на границе видимости заторчали имперские шагоходы, ловко прикидывающиеся не то буровыми вышками, не то газовыми  терминалами.  Курс наш лежал вдали от этих адских кракозяблов, и мы мирно вели интеллектуальные беседы, пока не нарисовалась слева то ли полузатонувшая баржа, то ли остров уцелевших аборигенов, спасшихся после таяния ледников.

Паруса и мотор делали свое дело – остров приближался, и когда до него оставалось всего ничего, вдруг из-за горизонта примчался ядовито-красный спасатель, похожий на перекрашенный сторожевик, и принялся орать сиреной, хренача нам прямо поперек курса. Билли Бонс, кэптен, сэр, весьма удивился такому повороту событий.

- Так-то у него мотор, и мы ему справа – чего орать-то на все море?

- Билли, а вдруг у него машины сломались, и он теперь ход не может сбросить, представляешь?

- Эй, слышь, ты  - вообще-то рация для таких случаев есть!

Там, видимо, услышали, и рация взорвалась звуками. «Спасатель» спровадил Билли на другой канал, и там ему интимным голосом доверил, что мы вот только что пересекли запретную зону, нарушили нормы приличия, и немедленно должны покинуть негостеприимные воды, уклоняясь от этого кладбища надежд. Билли извинился за недостойное поведение, и начал уклоняться, но как-то недостаточно очевидно, с точки зрения цербера, потому что тот опять разорался, и прямым текстом отправил «Алабая» «ту зеист, уанмайл».

Билли сказал грубое (по-русски) и крутанул штурвал – «Алабай» покатился в противоположную сторону, заполоскали паруса, спавшую в каюте детку заклинило полочкой, а на гармине получилась некрасивая козявка вместо курса на Дуглас. Приведя все в божеский вид, Билли потыкал в гармин, и внезапно выяснил, что это у нас «газ платформ», и вокруг нее внутри нарисован запретительный кружок диаметром в одну милю.

- Не, ну и как я должен был, интересно, узнать в этом масштабе про ваши дурацкие запретные зоны?

Сторожевик выжидательно дрейфовал неподалеку, словно собака на цепочке (длиной в полмили). Билли снова высказал разных не лестных замечаний в адрес владычицы морей, и тут Наденька показала пальцем на вертолет, садившийся на платформу.

- Глядите, они еще и вертолет вызвали.

- Точно, щас бомбить начнут. Вдруг у нас на борту банда боевых пловцов.

Вертолет посидел немного, поднялся, и двинулся в нашу сторону.

- Не, ты погляди: корабля им мало показалось.

- Наденька, улыбаемся и машем!

Вертолет промчался прямо над нами. Билли, - руки в боки, -  проводил его суровым взглядом.

- Вот так и лети… К такой-то матери! Раскуроченный папуас!

Больше до самого вечера никаких приключений не случилось, да и в целом не слишком-то и надо было: одного на день вполне достаточно, я считаю. Ближе к закату поменялся ветер, и паруса начали больше мешаться, чем помогать, поэтому капитан всё убрал,мы подкрепились легким полдником, и принялись ждать, когда же приблизится остров, силуэт которого уже лежал на горизонте в голубом арктическом веночке тумана.

***

Полтора часа до расчетного времени прибытия. Солнце опустилось почти на горы, здорово захолодало, и пришлось поддеть сначала кальсоны, а затем и флиску. Билли спустился вниз, и вернулся заметно пополневшим и в шапочке с трогательными ушками. Осопливевшая дитя вообще из каюты не показывалась, пригревшись у двигателя, и проспав даже игру в нарушителей границы. Из перламутровых облаков выкатилась луна, на берегу зажглись огни, и зубы постукивали все энергичнее. Конечно, можно было бы надеть на себя еще что-нибудь, благо запасы имелись, но с другой стороны, осталось идти всего ничего, и какой смысл одеваться, если тут же придется опять раздеваться – впереди швартовка и жарко будет всем.

Меж тем, входных огней видно не было. Маяк на мысу функционировал исправно, но этим дело и ограничилось. Никаких опознавательных знаков, дающих усталым путникам надежду на приют и покой, и в эфире зловещая тишина. За горой небо еще кое-как сияло красным, а внизу уже царила полная ночь. Наконец, уже почти у входа в марину, Билли отловил оператора на воротах, доложился о длине и осадке, и попросил ночлега. На самом малом ходу «Алабай» миновал поднявшийся мост, и втиснулся в узенькую кишку, которую в Дугласе принято считать мариной.

На цыпочках прокрались вдоль длинного ряда яхт, который сужался, словно ковбойский загон для мустангов. Миновали совсем уж узкое место, и на этой напряженной ноте притерлись боком к самому концу причала, едва не задавив пару лебедей. Утро вечера мудренее.