Еще перед сменой с вахты, предполагая, что завтра мы все же выползем в море, я позвонил в кают-компанию, и шепнул своему вестовому, чтобы он запитал сауну. По большому счету, ключи от сауны должны были быть только у командира отсека, да и может еще у помощника командира, но уже несколько лет, после одного из визитов на завод в Северодвинск, у меня был почти полный комплект ключей от всех кают, и остальных несекретных помещений. Это знали все, начиная от последнего матроса и заканчивая командиром, и это всех устраивало, так как возможностью лазить по чужим каютам и секретерам я не пользовался, и мой комплект был скорее неучтенным резервом, причем более полным, чем у помощника командира. На этом фоне, мой личный ключ от сауны никого не тревожил, а лишь иногда вызывал изжогу у некоторых чрезмерно завистливых товарищей из числа командиров боевых частей, привилегией помыться в любое время не обладающих. Надо сказать, что жлобом я не был, и ключ от заветной двери давал всем, кто вовремя возвращал и оставлял за собой порядок.

Вот и теперь, сменившись с вахты, я забрал свой «тормозок» от вечернего чая в каюту, и вместе с еще не уснувшим Костей минут на сорок залез в сауну погреть кости. Потом мы употребили по паре чашек чая в каюте, и добросовестно отбились. Костя до трех часов ночи, а я до утра.

Утром, после подъема флага, сыграли очередное приготовление. Такая уж традиция на флоте: даже если неизвестно, идем в море, или нет, то повоевать все равно надо. Чтобы народ бдительность не терял. Но ввиду того, что само по себе приготовление, никаких текущих и недоделанных дел не отменяло, то вообщем-то автоматически превращалось в действо чисто формальное, в котором принимали реальное участие только те, у кого материальная часть была уже в работе, и никуда от нее сбежать не получалось. А когда ты уже третий день сидишь на введенной в действие установке, то серьезность и новизна приготовления тоже притупляется, и вместо прописанного в Корабельном Уставе напряженного ратного труда, народ лениво дает на положенные команды из ЦП, такие же дежурные ответы, неторопливо прихлебывая чай и подремывая в креслах.

Тем же, собственно занимался и я, пока около одиннадцати часов меня не вырвал из сладкой неги сонного созерцания пультовских приборов нетерпеливый голос старпома из ЦП:

- Берлога!!! Борисыч, подменивайся и срочно в центральный. Форма одежды для схода на берег!!!

Бузичкин, безумно обрадовался сбежать из отсека, где его постоянно третировал «буба» шатающийся по отсекам в поисках замечаний, которые можно внести в вахтенный журнал корабля, не подставляя при этом собственную задницу. Серега примчался на пульт через пару минут, упал в кресло и блаженно закатив глаза, попросил меня вернуться как можно позже.
Прибыв в ЦП уже в плаще и при фуражке, я минут пять выслушивал гневное бормотанье меха в свою сторону. Оказалось, что старпом неожиданно где-то вызнал, что ЗКД, имеющий честь идти с нами в море, страшно любит сауну, и кроме меня, капитан-лейтенанта, второго управленца и попутно старшего кают-компании, послать за вениками и какими-то маслами в нашу местную аптеку собственно и некого. Надо сказать, что к этому времени, я уже давно превратился в страшного прагматика и возможность свалить в поселок за вениками для начальства, и естественно попутно домой, воспринял не как оскорбление офицерской чести и достоинства, а просто как возможность лишний раз увидеть семью. Я получил деньги на выполнение боевой задачи, молодцевато отдал честь и убыл в родной поселок, напутствуемый старпомом, чтобы поспешал, и что, мол, в море мы сегодня точно выйдем. Залив парил на мой дилетантский взгляд совершенно, так же как и вчера, но по нездоровой суете командира на мостике, я понял, что, кажется Ташков, не соврал.

С появлением капитализма в отдельно взятом гарнизоне подводников, пустырь ниже от поста ВАИ обнесли забором и разрешили ставить там торговые ларьки и павильоны. С тех пор это место обрело название «Поле Чудес», и стало, наверное, тем самым культовым местом, которым был до нашей великой капиталистической революции ДОФ. Очагом общения, культуры и просто точкой встречи всех местных жителей. Туда я сразу и направил свои стопы. Дело в том, среди всего этого самопального разнообразия ящиков, контейнеров и кибиток, приспособленных под магазинчики, были три ларечка принадлежавших одному моему бывшему подчиненному, азербайджанцу Алику. Магомедов Алик, хотя на самом деле и не Алик, просто его имя было труднопроизносимо на великом и могучем, служил у меня в 10-м отсеке, когда я еще был лейтенантом. Сам он был откуда-то из Нахичевани, и закончив срочную службу, хитрым азиатским умом быстренько сообразил, что ехать на Родину, к этому времени упоенно воюющую с ранее дружественной Арменией не стоит, а потому быстренько оформился сверхсрочником. Контрактников тогда еще не изобрели. Потом через свою складскую военно-азербайджанскую диаспору Алик получил в старом фонде заброшенную однокомнатную квартиру, никому абсолютно не нужную и прописался в ней, совсем не собираясь там жить. А вот после всех этих законопослушных действий, Алик объявляет всю свою родню беженцами из зоны военных действий и каким-то невероятным образом провозит и прописывает к себе всех… Маму, папу, братьев, сестер… Потом естественно плача и рыдая, вся эта группа товарищей, ведомая Аликом направляется на прием к командующему в ДОФ, и там истекая прозрачной и чистой слезой, Алик выбивает под свою семью нормальную трехкомнатную квартиру, куда вскорости и переезжает, предварительно прописав родителей по еще советскому паспорту к себе, и не выписывая, разумеется, по азербайджанскому паспорту, стариков из далекого дома. Само-собой родители через месяц убывают обратно на родной Апшерон, прихватив с собой дочерей, а вот братья во главе с Аликом начинают заниматься тем, что умеют лучше всего в жизни. Торговать. Так вот именно к этому бывшему своему матросу, а ныне торговому «беженцу» из бывшей союзной республики я и направился. В бытность, когда я был его командиром отсека, уж не знаю чем, но внушил ему какое-то безотчетное уважение к своей персоне, которое не померкло и через восемь лет. Алик задачу осознал молниеносно, и без лишних слов скрылся в недрах «Поля Чудес», предварительно налив мне чашку чая. Через пятнадцать минут он вернулся с тремя настоящими березовыми вениками, и жменей флакончиков с разнообразными настоящими финскими банными маслами. Денег с меня он просить постеснялся, но быть обязанным перед своим бывшим матросом я не хотел, да и средств командование на ублажение чресл ЗКД не пожалело.

После удачно проведенной сделки, я отправился домой, благо до него было рукой подать. Дома жена снова попыталась удивиться моему появлению с вениками, но бросила это неблагодарное занятие, и оперативно накормила меня домашним борщом. Времени расслабляться, уже не было, и я, в очередной горячо попрощавшись с семейством, убыл на корабль в обнимку с банным имуществом.

На корабле царила нездоровая суета. Командира неожиданно вызвали в штаб, прислав за ним «УАЗик», и в центральном посту вовсю рулил старпом Ташков, орошая по «Каштану» весь корабль массой всевозможных команд на своем белорусском речитативе.

- Так, все, приехал, привез, молодец, бегом переодеваться и на пульт, и не вздумай в тряпки падать!!!

Ташков, выросший где-то под Пинском говорил с едва заметным белорусским акцентом и всегда очень быстро, отчего в определенный момент, речь его сливалась в какую-то невообразимую стрельбу словами, делающую честь самым виртуозным чернокожим рэперам. Я молча повиновался зубодробительной тираде старпома и отправился в каюту переодеваться. В 5-бис, я попутно заглянул в амбулаторию к доктору и сдал ему банный инвентарь. Доктор, по большей части времени страдавший в морях беспросветным бездельем, как правило, привлекался заместителем командира дивизии к своим посиделкам в сауне в качестве банщика с высшим медицинским образованием и личного фельдшера. Доктора Серегу Шарапова, в звании целого старлея, это конечно несколько коробило, но под давлением всей группы «К» корабля во главе с командиром, он каждый раз уступал, и потом, в морях, добросовестно часа по два-три в день колошматил ЗКД веником, растирая упитанное тело флотоводца всевозможными ароматическими приправами.

Пока я переодевался, по кораблю объявили обед моей смене. Так, как дома я вкусил «хлеба насущного», то и на обед не пошел, ограничившись визитом в гарсунку кают-компании, где на всякий случай вставил по первое число вестовым за грязь и прочие безобразия. Потом направился в курилку, где всех нас и застало объявление, голосом старпома оповестившее о «радостной» вести:

- На борт прибыл заместитель командира дивизии капитан 1 ранга Исаев!!!

- Значит уже точно сегодня выползем в моря…- негромко констатировал кто-то.

- Не сегодня, а уже сейчас… - добавил штурманенок Рассохин, торопливо заглатывая дым.

Он оказался абсолютно прав, потому-что, я не успел еще дойти до пульта ГЭУ, как по кораблю разнеслась, в общем-то долгожданная команда:

- Корабль экстренно к бою и походу приготовить!!!

И понеслось… «Каштан» начал надрываться от массы команд, по верхней палубе третьего отсека застучали каблуками электрики, готовясь снимать питание с берега и заносить кабели на борт, а швартовная команда начала выбираться на пирс. Уже в 14.40. мы услышали то, чего ждали в базе уже четвертый день - «Исполнять приказания турбинных телеграфов!». К борту лодки мягко прилепились буксиры, мы дали ход турбине, и корабль медленно пополз к выходу из губы Ягельной…

Контрольный выход, это по сути своей последняя проверка готовности экипажа и корабля к выходу на боевую службу. Мероприятие понятное и нужное. Вся подготовка корабля расписана по нотам. Сдача береговых задач, задач в море, и как апофеоз всего - контрольный выход. Но, увы, времена, когда на флоте все думали о деле, а уже потом о собственной заднице миновали. Ушли в прошлое люди прошедшие войну и знавшие что главное, а что второстепенное, а на что и плюнуть можно. Но все еще как-то держалось на тех, кто рос в должностях и званиях не на берегу, а на кораблях, но потом вдруг как-то сразу у нас не стало сначала врагов, потом страны, а потом еще быстрее стали умирать корабли. И вот тогда-то вся муть, вся грязь поперла наверх, быстрее хапать звания и погоны, пока еще что-то может ходить в море… А настоящий карьерист всегда боится ответственности, и делает все, чтобы ее с себя снять, и переложить на другого…

Предыдущие три недели для всего экипажа оказались сплошным кошмаром. Нас прессовали как никогда. Без проверок не было ни одного дня. Штаб дивизии, штаб флотилии, штаб флота, флагманские специалисты всех уровней, летали по кораблю с блокнотами в руках, исписывая их страницы нескончаемой чередой замечаний по поводу и без. Естественно массовый психоз перекинулся и на командование корабля, что вылилось в нескончаемые устранения замечаний, периодически без схода на берег, домой. Только за двое суток до ввода установки в действие, мне пришлось до десяти вечера сидеть со слипающимися глазами после вахты, заполняя собственные планы самостоятельной подготовки офицера, всевозможной белибердой, вроде обязательства изучить во время боевой службы правовые аспекты нового закона «О статусе военнослужащих», как будто мне в автономке и без этого делать будет нечего… Казалось, что все береговые и даже родные плавающие штабы поставили перед собой одну цель - не помочь в подготовке, а зафиксировать все возможное на бумаге, чтобы потом, не дай бог что случиться, можно было показать кипу документов, укоризненно покачивая головой, мол, мы же предупреждали.

Вместе с Исаевым, на борт прибыла целый «летучий» отряд флагманских специалистов, включающий в себя флагманского РТС со своим помощником, флагманского механика то же с помощником, флагманского ракетчика, на удивление в одиночестве, флагманского штурмана с недовольным по жизни лицом, и в дополнении к ним всем, в неизвестных целях подсаженным кавторангом из бывшего политотдела, а ныне воспитательного отдела дивизии. Вся эта когорта естественно вызвала приступ изжоги у помощника командира, так как их надо было где-то селить на выход, а гостевых кают на ракетном подводном крейсере стратегического назначения конструктивно предусмотрено не было. В итоге их естественно распихали по офицерским каютам, предоставив самим офицерам спать и отдыхать в родной каюте, только тогда, когда начальство позволит им это сделать, или просто падать на ватники на боевых постах.

Тем временем, пока проверяющая бригада рассасывалась по каютам, в 15.10 объявили проход узкости и корабль начал тихонько выбираться из Кольского залива, с веселым матерком переговариваясь с буксирами посредством «матюгальника». Нервозность обстановки видно здорово подкосила нервную систему нашего механика Михалыча, который даже начал заговариваться, путать слова и в конце - концов рассмешил весь пароход, выставив «вахтенных на рублях», вместо рулей. Из 9-го отсека на весь центральный пост, ему не менее «талантливо» вторил наш молодой командир турбинной группы лейтенант Андрюха Плюсов, по прозвищу «Поручик», от усердия и отсутствия знаний то запускающий турбину от валоповоротного устройства, а то и проворачивая ее вручную на ходу, слава богу, условно.

Но к всеобщему удивлению, оставшаяся часть дня прошла спокойно, и выйдя в полигон, на корабле сняли тревогу, объявили готовность № 2, и как положено малую приборку до ужина. Шли в надводном положении, море было вполне спокойным и только после моего заступления на вахту, после 20.00. начало понемногу качать. Вахта тоже прошла гладко и неторопливо, в ленивых разговорах и усталой полудреме, прерываемой только стандартными докладами в центральный пост. По моим подсчетам в этот день я отстоял на вахте ровно половину суток. 12 часов. И мы наконец-то, хоть куда-то поехали…

.