Самострел
В этом рассказе, речь пойдет о неуставных взаимоотношениях в армии. В частности, о подразделениях и воинских коллективах, в которых мне самому лично довелось побывать. Мне не очень хотелось писать об этом явлении. Но раз имели место такие взаимоотношения между бойцами, я считаю, что обязан высказать свое мнение, свой личный взгляд на эту проблему. Мой рассказ не является пособием к действию, не имеет прямых указаний, как надо или как нельзя поступать при определенных обстоятельствах. Повествование является всего лишь пересказом событий давно минувших дней.
Как я уже писал ранее, в нашем боевом коллективе дедовщина была, но не жестокая. Направлена она была скорее на воспитание из «маменькиных сынков» в настоящих бойцов. Мы, молодые солдаты, пришли из Союза. Здесь увидели людей, которые уже успели повоевать. И, естественно, нам они казались опытными, взрослыми мужчинами. Хотя по возрасту, это было не всегда так. В армии важен не твой год рождения, а срок службы. За время службы в своей минометной батарее, по отношению ко мне, я не сталкивался с особой жестокостью и цинизмом со стороны старослужащих. Сразу же по приходу, нас учили никогда не поднимать оружие на своих. Ни при каких обстоятельствах. Если считаешь, что кто-то пытается унизить твою честь и достоинство, дерись чем хочешь и как хочешь, хоть зубами грызи. Но если ты поднял автомат на своего, ты заработаешь прозвище «чмо». Очень жестокая кличка. И не отмыться от этого прозвища уже никогда, так до дембеля и останешься «чмом», со всеми вытекающими. Да и пришли мы в Афган из разных учебок и воинских частей ТУРКВО. Первое время приходилось завоевывать место под солнцем даже между ребятами из своего же призыва. Приглядывались, притирались друг к другу. Надо было уметь вовремя показать свои зубы, силу и характер. Старики припахивали к каким-либо хозяйственным работам, но без унижений. Поработать в наряде за кого-то незаметно, перетащить тяжести и многое другое.
Рассказывает Григорий Зырянов:
Да, бывало всякое. Помню, как в полку два старослужащих сержанта заставляли нас бить солдата нашего призыва. Он что-то накосячил. Нас молодых было несколько человек. Старики хотели наказать «духа» нашими же «духовскими кулаками». Ничего у них тогда не вышло. Ударил своего сослуживца только один. Остальные категорически отказались. Помню вроде и хорошее про Леню Новикова. Когда мы стояли на полигоне в секрете «Фланг», Леня учил меня из миномета «Василек» стрелять. Больших люлей я тогда отгреб, но в окно дувала в зеленке попал. Леха учил меня воевать.
В первые полгода нам приходилось много заниматься стрельбами, нарядами, караулами, иногда даже строевой подготовкой. В общем по духанке служилось совсем не легко, свободного времени практически не оставалось. Сам я был до армии в довольно хорошей физической форме. Родился и вырос я в деревне, да и спортом занимался.
Мне было не слишком тяжело переносить армейские тяготы и нагрузки. Главное, надо четко и быстро «врубаться» в процесс обучения военному делу. Если где-то в чем-то «тормозишь» и на тебя приходится сержанту или деду тратить лишнее время, тут уж можно было и отхватить пару ударов в грудную клетку. Но и хорошее хочу сказать в адрес своих дедов. Если на стороне пытались припахать посторонние деды, смело бей в рыло и убегай. При любых последующих разборках, свои станут горой и не важно с кем у тебя произошел конфликт на стороне.
Первый неприятный инцидент со мной произошёл в парке военной техники. Пришлось мне как-то быть там в наряде по уборке территории. Во время перекура, ко мне подошел «дедушка» из местных водителей. Вроде вполне с мирной целью. Поговорили о том о сем: о гражданке, о сроке службы. Этот боец сразу расположил к себе своим доброжелательным тоном и спросил, есть ли у меня фотографии с гражданки. А у меня в нагрудном кармане была фотография девчонки, с которой я дружил до армии, и она выслала ее мне еще в Иолотань. Без задней мысли, я достал фото и дал ему в руки. А вот здесь началось самое интересное. Этот дедушка мне и говорит: «Ты душара и торчать тебе здесь, еще неизвестно сколько. Духам вообще не положено при себе иметь фотографии красивых девчонок. Я конфискую фотографию и наклею ее в кабине своего боевого автомобиля».
Моя попытка отговорить его от этой затеи, не увенчалась успехом. В ответ лишь услышал оскорбления и угрозы. Сделав шаг ему на встречу и ухватив рукой фотографию, я получил удар в грудь. Фотография разорвалась на две части. В каком-то бешенстве, я сбил его с ног, вырвал вторую часть фотографии и разорвал ее на кусочки со словами: «Ээээ нет, хрен ты угадал, не будет эта фотография украшать кабину твоей машины, она моя и принадлежит только мне или никому!» Наша потасовка, не оказалась не замеченной. Откуда-то выскочил второй боец. У меня мелькнула мысль, что сейчас отгребу по полной. Оказалось, все совсем не так. К нам подошел дембель и к тому же, как в последствии оказалось, хороший человек. Он спросил у «дедушки»: Что здесь происходит? Почему душара быкует? Не помню, что там этот дед ему отвечал, я просто молча стоял, уверенный в своей правоте. После того, как аналогичный вопрос был задан мне, я объяснил в чем суть. У меня еще почему-то на руках был и комсомольский билет. Этот дембель посмотрел на фотографию в комсомольском билете и говорит: «Ты на фото выглядишь очень мужественно, видно на гражданке был борзый пацан. Почему сейчас выглядишь не так?» Я ответил, что все тоже самое, просто коротко стрижен, может поэтому. Он и говорит: «Нет, сейчас у тебя испуганное выражение лица и взгляд не совсем уверенного в себе человека. Поменяй выражение на такое, как на фото и ходи всегда с таким лицом, с каким ты ходил на гражданке. И никто тебя здесь никогда не тронет». Потом он сказал своему товарищу: «Правильно пацан поступил, оставь его в покое, а то сейчас еще и от меня получишь». И, повернувшись ко мне, продолжил: «Бери свою метлу и продолжай заниматься уборкой, все нормально и запомни мои слова».
Часть моих «духовско-дедовских» отношений описана в рассказах «Прибытие» и «Инфекционка», поэтому повторяться об этих моментах не буду. Только хотелось бы несколько заострить внимание на период моего пребывания на реабилитации после госпиталя, где-то возле Ташкента. Не помню даже в каком именно городке, слишком короткий срок пришлось там провести. Что-то немногим более недели. Эта военная часть меня поразила полным отсутствием даже намека на «дедовщину». Устав, устав и еще раз устав. Мы все были там после разнообразных инфекционных болезней. Поэтому ни к каким физически тяжелым работам не привлекались. А вот строевой подготовке, да еще и с песней, уделялось большое внимание. Целыми днями напролет, пели песни, маршировали по плацу, чеканя шаг. А во время отдыха, учили и так уже выученный наизусть устав воинской и караульной службы. В Афгане мы не всегда честь отдавали даже офицерам, а здесь нас приучили даже друг другу козырять при встрече. Муштра была на высшем уровне. В этой части не то что кто-нибудь подзатыльник мог дать молодому, здесь старослужащему даже словом не позволительно было оскорбить молодого. Если офицеру покажется, что старик хотя бы взглядом пытался унизить молодого, не вылезть ему из плаца весь день. На самом деле офицеры «держали» часть, не деды, не дембеля, а именно командиры были хозяевами. И сержанты соответствовали офицерскому составу. И с личным составом поддерживали только строго уставные отношения. Вот ведь как бывает.
Еще когда я был молодым солдатом, мне не один раз приходилось заступать в наряд по кухне в полку. Эти наряды были очень тяжелые. До полуночи нужно было открывать банки со сгущенкой или тушенкой. Мыть котлы, драить столы, скамейки, да и вообще выполнять всю черновую работу. Правда, в этих нарядах можно было вознаградить себя за труды. Никто не запрещал есть на месте сколько угодно. Только плохо, что с собой ничего не позволяли выносить. Я очень любил открывать сгущённое молоко. Закроют меня в комнатушке без окон и дверей. Поставят бак и несколько ящиков сгущенки. И работаешь себе потихоньку, открывая банки и выливая содержимое в бак. Перед тем как наполнять бак, я всегда дегустировал продукт. Две банки сгущенки я выпивал почти залпом, третья шла уже без удовольствия. В одном из нарядов, управившись с делами, уже под утро, мы прилегли поспать на пару часиков перед завтраком. Спали прямо в столовой, на деревянных скамейках. Только веки сомкнулись в сладкой дреме, как мой слух уловил какой-то треск и поскуливание. Прислушался – кто-то плачет. Услышал этот шум не я один. Поднялись, присмотрелись. Оказалось, один из бойцов грызет зубами деревянную скамейку и рыдает. Боец был не из нашей минометной батареи, а из другого подразделения. Попытались с ним поговорить. Он начал взывать к жалости, рассказывая, что над ним очень сильно издеваются его деды и у них даже взводный употребляет наркоту и что вообще невозможно служить, просил о какой-то помощи. Но чем мы могли ему помочь? Мы сами все молодые бойцы. Единственное, что смогли сделать, так только посочувствовать ему и попытаться успокоить. Возможно, даже и с некоторым раздражением, ведь он лишал нас короткого и очень долгожданного сна в эту ночь. Не знаю, насколько у них в подразделении на самом деле была жестокая «дедовщина». Но позже, когда я попал в Баграм, в госпиталь, я встретил этого бойца в инфекционном отделении. Его поведение меня очень удивило. Увидев его, я обрадовался. Боец одного призыва, из одного полка. Может стать другом, легче будет отбиваться от наглых госпитальных дедов. С улыбкой на лице и неподдельной радостью, я почти побежал ему на встречу и попытался обнять. Но он шарахнулся от меня, как черт от ладана. Ни мои слова, о том, что мы одного призыва, что я такой же, как и он, и нам вместе будет легче, ничего не смогло его остановить. Видел потом его еще пару раз. Постоянно несчастный какой-то, всегда с опущенной головой и сутулыми плечами. Контакт с ним мне так и не удалось установить.
Это было на секрете «Гвоздика». Я уже прослужил год и носил гордое звание черпак. Но его надо было подтверждать своим поведением. Не просто числиться черпаком по сроку службы, а именно соответствовать этому статусу. Подняли мы продукты на «Гвоздику». Подъем на «Гвоздику» очень тяжелый. Был один сержант из дедов и что-то он прицепился ко мне, я даже не помню причину. Но я посчитал его поведение порочащим мое звание «черпака». В результате легкой потасовки, я прижал его к скале. Кстати, я был повыше его ростом и шире в плечах. Упершись коленом в его пах, левой рукой я держал его руку, а правым предплечьем, прижал его голову к скале, слегка придушив шею. Глядя прямо в его глаза, я прошипел: «Я черпак, и я не позволю так обращаться со мной! У тебя есть три варианта: первый – я тебя прямо сейчас размажу по этой скале, второй – я тебя отпускаю, ты молча уходишь, и мы забываем об этом инциденте, третий – он мне нравится лучше первых двух. Через некоторое время ты спустишься вниз. И я устрою тебе «шикарнейшую» жизнь до самого дембеля. По сроку службы я уже имею право давать отпор сам. Сил у меня для этого вполне достаточно, да и друзья у меня надежные, всегда подсобят при случае. Так что жизнь «чмыря» я тебе точно обеспечу. Это и будет твой дембельский аккорд». Некоторое время мы стояли, глядя друг другу в глаза. Надо отдать должное, в его глазах, я не увидел страха, но и решимости продолжать поединок тоже не увидел. Думаю, по моему взгляду он понял, что я не блефую. Потом, я ослабил хватку и отпустил его. Он молча отвернулся от меня и ушел. В будущем у меня с ним никаких конфликтов не было. Сохранились вполне хорошие, даже дружеские отношения.
Молодому солдату у нас было все-таки тяжело. Не всегда статус оценивался только из-за размера мышечной массы. Одной грубой силы было недостаточно. Еще когда батарея стояла в Душаке, там был один узбек, довольно здоровый. Так вот его сильно избили, я не знаю по какой именно причине. Вроде он пытался откосить от службы, надеясь на свою силу и ссылаясь на незнание русского языка. Не помню даже, чтобы его кто-то за что-то чмырил. И в избиении я не участвовал. Знаю только то, что его комиссовали после госпиталя. А когда я был старшим секрета «Вышка», у нас был молодой солдат, тоже узбек, Кадиров (мы его называли Кадыркой). Он был отличный парень. По вечерам, когда я уже ложился спать, он любил побеседовать со мной. Это выглядело как какой-то вечерний ритуал. Я лежал на своей кровати, а он стоя надо мной рассказывая свою жизнь до армии. Его речь звучала вполголоса и с очень сильным акцентом. Но почти всегда начиналась со слов: «Армий, очэнь хороший школа, самый лутший школа. Я до армий дэсять лэт учил русский в средний школа, два год учил русский в тэхникум. У нас преподы считалис очен хорошими, но я так и нэ смог узнат русский совсэм. А здэс, за полгод, я знаю язык, почти так же, как и ты. Я каждый вэчэр с тобой разговариваю, и ты мэня понымаешь и очэн внимательно слушаешь».
Мне на самом деле было приятно его слушать. Он рассказывал очень интересные истории из своей юности, о своих друзьях, девчонках, дискотеках. Под его монотонное бубнение, у меня слипались глаза, и я засыпал. Через некоторое время, я просыпался, открывал глаза, вставлял пару слов и некоторое время продолжал его слушать. Он мог стоять надо мной часами, не обращая никакого внимания на то, что я периодически засыпаю. От этих полуночных общений каждый из нас получал свое. Ему очень нравилось говорить на русском языке, а мне нравилось слушать его рассказы. Все это было как-то по-домашнему, тепло, приятно, несмотря на разницу между нами в сроке службы и национальности.
Был еще довольно показательный случай в Калатаке. Я прослужил уже почти два года и, соответственно, назывался дедом. При смене с поста, часовой мне сказал, чтобы я быстрее шел в казарму. Что-то натворил Колян и над ним идет судилище. Когда я зашел в казарму, Коля стоял уже с разбитым лицом и извинялся перед духом и остальными дедами. Оказывается, он затушил сигарету на голой груди молодого бойца. Так, вроде просто по приколу. Вот это уже был цинизм. Получил он тогда от своих и получил не слабо. Впредь он не был замечен в каких-либо предвзятых поступках по отношению к молодым.
Как-то во время ужина, было это на 28 посту-заставе. Один из молодых бойцов, он был в наряде по кухне, убирая за дембелями посуду со стола, бросил себе в рот кусок мяса. Этого делать нельзя было ни в коем случае. Будь ты сытый или голодный, или даже там оказался невиданный деликатес. Не смей тронуть объедки, даже если из котелка не пробовали еду, а просто выбрасывают из-за ненадобности. Деды, наверное, перед ужином уже схомячили пару банок тушенки или чего-то повкуснее. Вот и не захотели кашу с мясом есть. Но это их право, что выбрасывать. А молодой солдат не имеет права это съесть. Иначе прозвище «парашник» обеспечено и отмыться от него будет очень нелегко. В общем, заметил кто-то сей проступок, почти преступление этого бойца. После ужина два дедушки решили наказать его. Наказать решили так, чтобы это было и ему доходчиво и весело остальным. Из каптерки взяли продукты: тушенку, сгущёнку, несколько банок разных рыбных консервов, лук, хлеб, масло сливочное, банку квашеной капусты и котелок воды. Все продукты разложили на столе. Каждый из продуктов был под своим номером. Виновник торжества сидел за столом. На столе разнообразные деликатесы. По команде одного из дедушек, провинившийся боец поглощал продукты. Делай раз – тушёнка. Делай два – лук. Делай три – сгущенка и так далее. Команды подавались не по порядку, а вразнобой. А он должен был выполнять ничего не перепутав, да и времени прожевать у него не хватало. Поэтому бедняга, иногда глотал, даже не прожевывая. А мы, идиоты, стояли вокруг него и ржали, потешались над ним. Как бы и страшного ничего, ведь никто не бьет. Проучим, да и наестся вволю. Вряд ли после такого будет еще «парашничать». Поприкалывались, да и разошлись.
А ночью наступило возмездие и коснулось оно, в первую очередь, двоих дедов, которые и придумали наказание молодому бойцу. На 28-ом посту у нас было помещение, построенное из камней. Вполне похожее на настоящую казарму из нескольких комнат (кубриков, отсеков), красного уголка и даже оружейная имелась. Там иногда стояло каких-нибудь два или три автомата. Обычно все свои автоматы мы держали за подушкой с пристегнутым магазином. Кровати железные, двухъярусные. Автомат между билом и сеткой, магазином вниз, довольно удобно и надежно закреплялся. Два деда спали на первом ярусе, а над ними на втором ярусе спал наказанный боец. Ночь, тишина, казарма спит. Вдруг среди ночи крик на всю казарму: «Мехедыч, просыпайся, нас обосрали!!!» Повскакивали все. Что, где, что за шум? Керосинки-коптилки подхватили. Перед глазами картина. Два деда стоят возле своих кроватей, измазанные в темно-коричневой жиже. На втором ярусе спит беспробудным сном, молодой, наказанный после ужина, боец. И сверху, между двумя кроватями, текут струи жидкого г…на. Бойца едва разбудили. Об…рал он своих двоих обидчиков по полной. Их самих и их кровати. Да и всем до утра спать пришлось, вдыхая «благоухающий» аромат. Окон-то полноценных у нас там не было. Только что-то вроде бойниц, не очень проветришь помещение через такие дыры.
Встреча Нового 1985 года, мне запомнилась очень хорошо. Подготовились к празднику мы основательно. На столе продукты из солдатского пайка и закупленные в автолавке. Была брага и не только. Еще мы нагнали хорошего самогона. Веселились, ели, пили, пели песни. Попытались устроить импровизированный салют. Олег Бородин из осветительной мины и сигнальных мин соорудил что-то вроде фейерверка. Затея оказалась не совсем удачной. Мина почему-то сработала практически сразу после выхода из ствола миномета. К счастью, никто не пострадал. Правда настроение немного было испорчено. Слегка переругиваясь, по поводу неудачного салюта, выпустили в небо несколько ракет из ракетницы и пару магазинов трассеров. Вернулись в казарму и продолжили празднование. Все-таки в эту ночь у нас было слишком много спиртного. Я даже не знаю из-за чего началась драка. Дрались все, кроме часовых и молодых бойцов. Кто и кого бил, было не разобрать. Всеобщая драка. Из казармы дерущаяся толпа вывалила в красный уголок, там же была оружейка. У одного из бойцов в руках оказался автомат. Боец прослужил уже больше года. Раздался чей-то возглас: «Серега схватил автомат!!!»
Драка прекратилась моментально. Все внимание переключилось на Сергея. На некоторое время установилась молчаливая пауза. Эти несколько минут и спасли его от неминуемой расправы. Разъярённая дракой толпа, была готова переключить все свои силы и азарт боя без правил, на этого преступника, нарушившего основной закон. Но в это время, в помещение вбежал командир батареи и тоже с автоматом. Похоже, кто-то ему доложил о происходящем «веселье» в нашем дружном коллективе. На комбата закон о неприменении оружия не распространялся. АКС-74У(укороченный) в его руках, оказал на нас отрезвляющее действие. Орал он конечно на нас, не стесняясь в выражениях. Авторитет комбата сыграл свою роль, и мы, пристыженные, чувствуя вину перед ним, да и друг перед другом, расползлись по своим койкам. А Серега потом объяснил, что он не хватал автомат и не собирался из него стрелять и даже использовать как подручное средство для драки в качестве дубинки не намеревался. Он даже не понял, как автомат оказался у него в руках. Словив чей-то удар в лицо, он падал и инстинктивно, пытаясь удержаться на ногах, рукой ухватился за первую попавшуюся преграду. А это оказалась самодельная пирамида с автоматами, автомат выскочил из ячейки и так оказался у него в руке. Поверили. Он на самом деле был нормальный пацан.
Был у меня на глазах самострел. Пропал душара. Весь день искали. Безрезультатно. Недалеко от расположения нашей батареи было свалено много разнообразной сгоревшей техники. Несколько раз душманы в этом месте сожгли проходящие колонны. Дело было по весне, погода стояла уже довольно жаркая. Но жара только днем, пока солнце на небе. Как только солнышко скатывалось за близлежащую гору, сразу же становилось холодно. И причем резко, как будто кто-то щёлкнул выключателем, одновременно отключив свет и тепло. Так вот этот дух спрятался в подбитом бронетранспортере и весь день там проспал. Вечером явился, солнце зашло, замерз. Два деда решили устроить показательно-развлекательный процесс – судилище. Зрителей было что-то около десяти человек. Этот молодой боец был одет в телогрейку. Один из дедов сказал: «Тааак, иди к себе в кубрик и сними телагу, а то удары будет смягчать». Боец зашел в свой кубрик, снял телогрейку и просто взял автомат, который лежал на его кровати под подушкой. Вышел оттуда с автоматом и со словами: «Стоять всем на месте!» Постоял пару секунд, затем повернул автомат к своему плечу и выстрелил одиночным. Автомат выпал из рук, боец зажал другой рукой кровоточащую рану. Сначала упал на колени, потом завалился на бок и начал выть. Доложили комбату о самостреле. Поступила команда: «Батарея к бою!» Добросовестно отработали по вершинам близлежащих гор из минометов и стрелкового оружия. В батальон по связи пошел доклад, что нас обстреливают и есть раненые. Не знаю, что с ним было потом, к нам он не вернулся. Знаю только, что несмотря на явный самострел. (пороховые газы при выстреле в упор ни с чем не спутаешь), его отправили в госпиталь, как раненого в бою. Я был просто «зритель», как и многие там присутствующие. Что я чувствовал? Не помню. Похоже мне было пофиг, я был уже больше года в Афгане. Единственное, это все-таки ощущение страха за свою жизнь. Ведь он мог застрелить этих двоих обидчиков, мог уложить всех нас, равнодушно наблюдающих за его страданиями. Его поступок? Я тоже объяснить не могу. Я не помню, что бы над ним сильно издевались. Уже потом я пытался проанализировать. Но понять и принять его поведение благоразумным, я так и не смог.
Не знаю кто и для чего устанавливал различные законы и табу в армии. Откуда они берут свое происхождение, но для того, чтобы благополучно чувствовать себя в коллективе, приходилось их неукоснительно соблюдать. Какой бы голодный ты не был, нельзя «парашничать», нельзя поднимать боевое оружие на своих ни при каких обстоятельствах. Нельзя «шестерить», нельзя быть грязным, неухоженным, хотя на себя и времени практически не оставалось. Нельзя позволять себя унижать, хотя выполнять какие-то работы за дедов молодой обязан беспрекословно. Главное, видеть и понимать разницу между унижением личного достоинства и просто обязанностями молодого солдата. Нельзя тупить, нельзя медлить и главное, ничего не боятся. Бесстрашных людей не бывает, поэтому бояться конечно же никто не запрещал, но нельзя показывать страха, нельзя его демонстрировать. Даже если тебе и влетело хорошенько, даже если у тебе разбито лицо. Но ты не можешь прямо сейчас дать сдачи – терпи и лучше всего улыбайся. Выдержишь полгода, не опустишься, не превратишься в грязное вечно голодное, трясущееся, постоянно заспанное существо. Если тебе повезло заполучить банку тушенки или купить что-то вкусное в автолавке. Не ешь один, поделись с товарищем. Если ты накосячил и получил за это от дедов. Не держи это в себе, поделись с товарищем. Возможно, в будущем, твой опыт спасет от аналогичной ошибки товарища. Если у тебя хорошее настроение – письмо из дома, какие-то приятные вести, также поделись с товарищем. Возможно и у него поднимется настроение. Всегда и во всем помогай бойцам своего призыва. Привыкай, запоминай – ты не один, ты в боевом коллективе. Поможешь ты, в будущем помогут тебе, вытащат из любой переделки. Соблюдая эти нехитрые правила, через полгода службы ты уже будешь принят в боевой коллектив, как полноценный боец и равноправный человек.
Возможно в моем рассказе может показаться, что я вполне спокойно отношусь к такому явлению, как дедовщина. Нет, это далеко не так. Дедовщину, я не приветствую ни в каком виде. Я всего лишь описал события, так как они происходили, так как я относился на то время, что чувствовал сам. Память сохранила все очень отчетливо.И да, я считаю, что в армии очень много зависит от офицера, от командования. Но в моем случае, действия происходят в основном на точках, секретах. Батальон разбросан по всему маршруту от Джабаля до Дошей. КП батальона находится на самом перевале Саланг.Основной командный состав, естественно там же. На точках, а тем более секретах, офицеров нет. Их не хватает на выполнение всех задач, поставленных перед батальоном. На КП батареи, у нас один командир батареи, иногда старший офицер батареи и прапорщик. Они тоже не всегда на месте, перед ними есть еще задачи, которые они обязаны выполнять. Вывод. В нашем случае основное время мы принадлежим сами себе. Вот и получается, рулит подразделением тот, кто сильнее и сплоченнее. Естественно старослужащие. Так что все зависит от личности, от человека, то есть от самих себя. И не надо кивать на кого то, а надо начинать с себя.Главное самому оставаться человеком. Если идти на поводу у полных отморозков, так будет вообще край. К счастью, в основном у нас были адекватные люди. Ну а неадекватам мы зачастую мозги вставляли сами.